Игорь Петраков

Линия перемены дат

рассказ

Обзорный доклад, лежащий у меня на столе, гласил: "зона "а" представляла собой вертикальный цилиндр диаметром 11 целых и 8 десятых метра и высотой семь метров. Весь этот объем был заполнен кладкой из графитных блоков общей массой чуть меньше двух тонн: через цилиндрические отверстия в каждом из них были проложены каналы с водой. На периферии зоны "а" были расположены те же графитные

блоки, но без каналов и отверстий. Они опирались на плиту из металлоконструкции и сверху были закрыты другой подобной плитой. В одном из каналов зоны были размещены кассеты с ядерным топливом - ураном - в твэлах - пустотелых цилиндрах из циркония с примесью одного процента ниобия диаметром соответственно около тридцати сантиметров и высотой около трех с половиной метров. Тридцать шесть таких твэлов собирались вместе и затем вставляли сь в центральный канал. В других каналах, заполненных водой, перемещались стержни - поглотители; вода подавалась в каналы двумя циркуляционными насосами под давлением семьдесят атмосфер. В зоне "а" вода быстро нагревалась и вскипала, пар отводился в верхнюю часть каналов и поступал в четыре барабана - сепаратора - огромные горизонтальные цилиндры длиной около тридцати метров из стали французской фирмы "Король Луар". Затем пар по паропроводам подавался на две турбины и конденсировался в воду, - эта вода которую называли питательной, насосами опять подавалась в барабаны - сепараторы и поступала опять в циркуляционные насосы. Реактор четвертого блока можно было сравнить с печкой, хотя горение урана поддерживать несколько сложнее, чем горение дров. При этом динамику горения показывал коэффициент К; при К равном одному горение было постоянным, при К больше одного - возрастало, при К меньше одного - стремилось к прекращению. Горение контролировали при помощи названных стерженей - поглотителей с подвешенными под ними вытеснителями воды - алюминевыми цилиндрами около четырех с половиной метров в длину, заполненными графитом, которые охлаждались затем водой независимого контура. Обычно зона "а" функционировала со всеми "погруженными" стержнями и лишь после некоторого выгорания топлива они выдвигались наружу. Некоторое влияние горение оказывало и на качество стержней - поглотителей и на материалы элементов контура охлаждения, такие процессы называли "отравлением реактора". В первую очередь речь шла о ксеноновом отравлении, приводящим практически в любом случае к затуханию реактора.

Днем двадцать пятого апреля одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года остановка блока была задержана. " .. конец рабочей недели, вторая половина дня, потребление электроэнергии растет" - так объяснил свое требование диспетчер "Киевэнерго".

23.10 Диспетчер снял свой запрет, снижение мощности было продолжено.

26 апреля

0.28 Зарегистрировано резкое падение мощности - "ксеноновое отравление"

1.00 Мощность - по причине того, что все стержни были выведены из зоны "а" повыхена до двухсот условных едениц - больше чем в пять раз. Однако повышение мощности не устранило отравления.

1.07 Удалось увеличить поток воды через каналы, но резко опустился уровень воды в барабанах - сепараторах, снизилось паро-образование; пара становилось меньше, реактивность падала.

1.19 Поскольку уровень воды в барабанах - сепараторах стал опасно низким, оператор увеличил подачу питательной воды ( конденсата ). Одновременно персонал заблокировал сигнал аварийной остановки реактора по недостаточному уровню воды.

1.19.30 Уровень воды в сепараторах стал расти. Однако теперь из-за притока относительно холодной питательной воды парообразование практически прекратилось

1.19.58 Закрылось автоматически устройство, через которое излишки пара раньше стравливались в конденсатор.

1.22.45 Содержание пара выровнялоось, давление стало медленно расти; решено было приступить к эксперименту ( попыткам получить дополнительную энергию за счет увеличения продолжительности функциониро-вания реактора.

1.23.10 Поток воды через каналы уменьшился, охлаждение зоны "а" стало слабее.

1.23.40 Начальник смены дал команду аз - 5 - сигнал максимальной защиты, по которому в зону немедленно вводятся все стержни - поглотители; практически все стержни из крайнего верхнего положения одновременно пошли вниз. Но стержни остановились, пройдя лишь два - три метра. Оператор отключил удерживающие муфты, чтобы стержни упали под собственнои тяжестью, но они уже не шевелились. Впрочем, вытеснители дошли до низа зоны "а" и вытеснили из каналов воду.. произошел почти мгновенный скачок парообразования.

1.23.43 Показатель К превысил единицу и резко взмыл вверх; "сработали" еще две системы автоматической защиты - по уровню мощности и по скорости ее роста, но это ничего не изменило, так как сигнал аз - 5, который посылала каждая из них, был уже дан оператором"

1.23.44 Мощность реакции в сто раз превысила номинальную.. твэлы раскалились, частицы топлива разлетелись и застряли в граните.. давление продолжало расти.

1.23.45 Это был момент первого взрыва. Давление пара разрушило часть каналов и паропроводы над реактором.. накрывавшая зону металлическая плита весом около тонны стала приподниматься, воздух устремился в активную зону, раздался новый взрыв, разрушилось перекрытие реакторного зала.. около четверти графита и часть топлива были выброшены наружу, горячие обломки упали на крышу машинного зала и в другие места, образовав более тридцати очагов пожара.

1.30 По сигналу на место аварии выехали пожарные части из Припяти и Чернобыля".

Я еще раз посмотрел на стол. Под оранжевым колпаком горела лампа. Строки казались слабым сочинением, сочинением, однако, без пунктуационных ошибок. Все было у меня впечатление, что повторяется какая-то старая история с недорогими, будто купленными в комиссионном магазине, эффектами, манерная, глупая, в которой одно за другим происходили псевдо-события, которых не хватало до полноты картины и в которой не было ничего нового - все очень напоминало неприятную продолжительность сна, где все кажется ошибкой, реверсию времени, будто бы сбившегося с пути, противную законам человеческим, с таким же успехом все это могло происходить на другой стороне луны. Но жизнь не уходила из города, напротив - зелень лесов, его окружавших, казалась поспешно изготовленной театральной завесой, напрасно приготовленной. И - как важно подобрать точное слово - одновременно все казалось святым, точно здесь и сейчас происходили последние приготовления к другому, почти немыслимому прежде, очень важному делу. Жизнь была в окнах последних этажей - как заря нового дня, в лицах идущих по улице детей - неизмеримо явственнее, нежели в лицах взрослых, в лучах на стеклах автобусов и такси. Только мы видели это светлое небо в пять утра, необыкновенное как несбывшаяся мечта, преданная, но осязаемая, несмотря на ненависть, ее окружавшую, все еще осязаемая - только рукой подать. В апреле растает лед. Скоро должны расцвести нежные зеленые

бутоны. Потом наступит май, теплый, с молочными вечерами. Люди встретят рассвет, солнечный салют.

Будет бежать река. Согреются стены от теплого солнца, небо будет ясным, голубым, а вечером в небе - счастливые звезды, и будет далеко до зимы и осени. Когда начнется дождь, задрожат стекла, все в росе и свете, и страшно будет взглянуть на небо - чтобы не вспугнуть счастья, и в окно будут стучаться листья. Поверьте мне, никто не расскажет вам о счастьи больше, чем я. Будет гаснущий узор лип и кленов, и летние дни будут глядеться в вечность. Так, линия перемены дат - это не черта, равняющая всех, это, может быть, причина моей любви, причина во времени.. это глагол, дрожащий в вечернем гроте, это выходящее из-за домов солнце, это трепет не терпящей предсказания жизни. И это весна, чудесная, со свежим запахом хвои, с волшебным круговоротом талой воды, с озерами, с домами, где даже моя бедная память может найти свой приют. Это ливень на высокой лестнице, поднимающейся от реки, на каждой ступеньке - ручьи. Божественный дождь и улицы в просвете деревьев.

Можно было спросить меня - "Зачем придумывать небылое?" - и я бы ответил, что не хотел бы жить по-другому: меня не интересуют множество сценариев, придуманных раньше меня. Они не больше, чем пузыри на этих ступеньках, бусинки, капли на карнизах.

Р а з в е м ы д у м а л и, ч т о т а к в с е с л о ж и т с я ? Р а з в е м ы д у м а л и, ч т о т а к в с е п о л у ч и т с я ? - никакая пленка не могла бы удержать этого, пленка истлеет и не удержит воспоминания - это ясно. Я не могу смотреть проще, не могу смотреть и н а ч е, я не могу вычесть себя из мира, а чего, казалось бы, проще простого арифметического действия. Но как слабый вереск стелются по земле человеческие жизни, и разве я больше, чем идущий среди них человек, человек в толпе, и разве я тоже не вижу синий край облаков в белом небе. А ведь ничего не изменилось, хотя много животных, и отвратительных растений, и птиц уже окружили город, - они-то не забыли ничего. Но - слава Богу, что хоть было и вот так, что теперь не напишу всеобъясняющую книгу, не стану выстраивать из слов загадку.. Итак, субботнее утро, город, море огней внизу. На площади мокро и пусто, и девятого не будет парада. Я зашел в первый попавшийся дом, потому что было холодно. Город как будто постарел за ночь .. старость налетела на город, налетела с птицами, глядящими из черных лесов настороженно. Центральные улицы пусты, светофоры мигают желтым, первые трамваи проходят под окнами фабрик. Я могу еще здесь находиться - дело в том, что я как бы приобрел этот незамеченный иными день - всего один день, не замеченный журналистами, один день, отданный моей прихоти автора, не любящего лишних склонений его имени.

Мое воображение уже населило его самыми разными людьми. Удивительно - у каждого из них есть своя профессия, своя судьба. Как быстро, как деловито принялись они обставлять, обустраивать только что созданный для них мир! - их трудолюбие кажется мне безпримерным, да, безпримерным. Я вижу, как они, не спеша, идут по улицам, направляются к месту работы - и мне не хочется выдумывать отрицательного персонажа, который, сделав ряд глупостей, столкнулся бы с любящим героем ( Ланцелотом ) и потерпел бы, разумеется. поражение. Так стелются, стелются по земле человеческие жизни. Выбора не было - не было пыльных тропинок на далеких планетах, и планет, к счастью, тоже. И это вовсе не грустно, ибо там и не происходило ничего. Писателю нельзя летать ни на известную германскую возвышенность, ни на допотопные планеты - ничего интересного увидеть там не удасться - и печку корабля-путешественника, скорее всего, топить там нечем. И там не блестят под дождем трамвайные пути, и не горят на высоте, отражаясь в лужах, огни подъемных кранов. Там не захочется любить весь мир, не захочется строить улицы, дома..

Я стою у окна. Из окна видно все: серебряный бор, стрелу моста, телебашню. Внизу спускается лифт, открываются стеклянные двери, едет автобус. Иглы звезд больше не висят над городом, авария тоже лежит в прошлом, как талый снег на обочинах дороги, и ты понимаешь, что впереди - лето, что все стало ясным, недвусмысленным, и что больше не будет ненужных и глупых снов.

Омск, 23 января 2004 года

Вернуться