Введение. "Существует ли в мнимой природе мнимых вещей, из которых сбит этот мнимый мир, хоть одна такая вещь, которая могла бы служить ручательством", • на этот вопрос стремится ответить не только Цинциннат Ц., герой набоковского романа "Приглашение на казнь", но и целый ряд исследователей творчества В. Набокова, для которых магия писателя все еще остается до конца не разгаданной. Набоков в то же время позволяет найти путь к своим произведениям - и в лекциях по русской и зарубежной литературе, и в авто- биографической книге - ("Другие берега"), и в многочисленных размышлениях об искусстве. Так, в последней лекции, озаглавлен- ной "Большая увертюра. Философия художественного творчества", Набоков выражает свои представления о способе художест- венного чтения. Как представляется автору, текст в самом себе содержит модель своего восприятия: "Материал художествен- ного текста обязательно включает сознание читателя".] В "Других берегах" - книге, ставшей автокомментарием к творчеству, писатель стремится обозначить образные формулы стиля, обнажая и структурные принципы своих романов. Так, Набоков пишет о строгой направленности своей поэтики, о необходимости поиска ее доминанты, смыслопорождающего закона: "Я попытался дать Мнемозине не только волю, но и закон"2. В "Других берегах" значимо индивидуальное, личное переживание времени. Субъективное вытесняет объективное. Исследование сознания и памяти замещает историческое повествование, рассказ о реальных событиях. Художественное, поэтическое, личное оказывается важнее и подлиннее реального, общего. В автобиографической книге оформляется ряд словесно-образных стилевых формул, в основе которых лежит представление о существовании единственного "точного" пути, прочерченной структурно-стилевой, концептуаль- но наполненной "схемы" произведений писателя, обнаружить которую и предстоит читателю -"предельная точность", "полно- значные очертания", "путеводная нота", 'Шрайер М. Набоков: темы и вариации. СПб., 2000. С. 13. 2 Набоков В. Другие берега. В 2-х т. Т.1. Харьков, 1999. С. 6. отчетливая память", "удивительная систематичность", "энергия", "собственный отпечаток", "правила равновесия взаимной гармонии", "Мнемозина соединяет разрозненные части основной мелодии, собирая и стягивая стебельки нот", "проясняя фокус", "отчетливость". Подобная стилевая направленность, отыскать которую позволяет сам Набоков, становится основой и для исследования поэтики романов писателя. Набоков считает наиболее адекватным способом освоения художественных текстов, в том числе собственных, - исследование стиля: " Подлинный сюжет, заключается в стиле".3 Индивидуальная структура, по мнению писателя, оказывается "органическим и неотъемлемым свойством личности автора". Постичь "индивидуальную магию писателя" можно лишь, "исследуя особенности стиля". Именно тогда, когда исследователь входит в "механизм" произведения искусства, - возникает ощущение его красоты и "чистой радости от вдохновенного и чис- то выверенного произведения искусства". И, наконец, может быть, особо принципиальным в выводах Набокова об искусстве и подходах к нему (здесь кроется ключ к поэтике) оказывается мысль о скрытом, непрозрачном существовании автора в произведении, о том, что "писатель в своей книге должен быть нигде и повсюду, невидим и вездесущ...". Но даже там, продолжает Набоков, где "автор идеально ненавязчив, он, тем не менее, развеян по всей книге и его отсутствие оборачивается неким лучезарным присутствием".4 Размышляя о сущности (и тайне!) художественного творчества, о пути его постижения, Набоков тем самым прокладывает "дорогу" для "вхождения" в мир и его собственных творений - во многом "закрытых" и "скрывающих" себя, но ожидающих проникновения в их загадочную природу - через "перечитывание", то есть через пристальный, углубленный, но не лишенный воображения - диало1 с ними? как говорит Набоков, - через сплав "строгости, точности с инстинктом и интуицией". 3 Набоков В. Лекции по зарубежной литературе. М., 1998. С.29. 4 Там же. С. 144-145. В современном набоковедении возникла необходимость нового подхода к поэтике писателя, с целью избежать распространенных и расхожих о ней представлений. Привычные описательные и теоретические понятия оказываются недостаточными. Многие, уже изученные особенности художественного мира Набокова, требуют нового рассмотрения без обращения к готовым категориям. Проза Набокова охотней "открывается" метафорическим и отчасти иносказательным ее определениям. К осознанию этой актуальной проблемы подошли такие исследователи творчества В. Набокова, как С. Сендерович и Е.Шварц (статья "Поэтика и этология В. Набокова"), а также М. Шрайер в книге "Набоков: темы и вариации". Так, С. Сендерович и Е. Шварц считают справедливым изучать набоковскую поэтику с позиций "полного недоверия к впечатлению, что мы ее понимаем, когда читаем на общезначимом языке".5 Эти же авторы отмечают, что "поэтика Набокова не является ни модернистской, ни постмодернистской, ни пост-пост, ни эстетствующей, ни игровой"6. По их мнению, поэтика Набокова может вырасти только "на почве непо- средственного осмысления Набокова - в процессе попыток понять его язык и мир в их уникальном качестве, поэтика каждого значительного художника должна строиться без предпосылок и без предрассудков". М. Шрайер справедливо говорит о необходимости еще раз вернуться к принципам поэтики романов писателя, для изучения которых "скорее идеален эклектический подход, чем о стройная литературоведческая доктрина". Как точно замечает исследователь, "даже самые мощные теории культуры отступают после нескольких попыток взять тексты Набокова приступом. Тексты Набокова сами подсказывают теории своего восприятия".9 Возникают и попытки нового определения сущности поэтики Набокова, например "поэтика гиперреализма" (Б. Аверин), "поэтика скрытого модернизма" (М.Шрайер), "поэтика просачиваний и смешений" -"биспациальность" (Ю. Левин), "дуалистическая поэтика, сочетающая s Набоковский вестник. Юбилейный. СПб., 2000. С.20. 6 Там же. С.21. 7 Там же. С.20. s Шрайер М. Набоков: темы и вариации. Указ. изд. СП. 9 Там же. С. 12. символистское и авангардное начало" (М. Медарич), "поэтика вещи" (В. Полищук), "визуальная поэтика" (М. Гришакова) и др. Мы - в рамках решения актуальной для набоковедения проблемы - предлагаем свою версию структурной организации текстов писателя. Априорно обозначим ее как "поэтика мнимости". Ее суть в общем виде можно представить как диалогическое движение автора и читателя по пути преодоления поверх- ностного и ложного, обнаружения скрытого, тайного, чтобы приблизиться к пониманию, что есть "реальность", подлинное и каков авторский идеал. Нам представляется, что это новый поворот, отвечающий набоковскому самосознанию, к которому постепенно подходят "набоковеды" в своих ис- следованиях, отчасти опираясь на понятия "реального-мнимого", "иллюзорного - подлинного" как в принципах построения текста (первоначально в самых общих чертах - специфика формы и стиля), так и в его проблематике (смысловой план был осознан критиками позднее). Общее впечатление, которое сразу, в 20-х годах, вызвала проза Набокова-Сирина в критике, можно выразить чувством удивления и стремлением найти предшественников экстравагантной набоковской поэтики и ее пафоса. Причем это общее настроение критики не закрывало противоположных тенденций в отношении к первым произведениям художника, в частности к роману "Машенька". Представитель эмигрантской критики этих лет Г. Адамович10 сразу отметил странность прозы писателя, ее техническую выверенность, стилистическую точность, но вместе с тем - отсутствие в ней ясного смыслового плана. Критик воспринял сущность набоковского творчества лишь как "механическую", говоря о концептуально холодном, бездушном мире. Г. Струве", другой представитель эмигрантской критики, сосредоточился на художественных истоках "шокирующей" прозы В. Набокова: он пишет об опоре набоковского письма на поэтику прозы А. Белого (особенно - на пародию как принцип повествования). Подобно Г. Адамовичу, Струве выводит творчество Набокова за переделы русской классической литературы, говоря об отсутствии любви автора к 10 Адамович Г. В.Набоков // Набоков: Pro ct соШга.СПб., 1997. С.255-269. 11 Струве Г. Русская литература в изгнании. Париж-Москва, 1996. человеку. Главным достоинством прозы Набокова Струве считает способность вольно и напряженно играть своими формами, сюжетами, типами героев, жанрами. Но вот В. Ходасевич12 говорит о необходимости через анализ набоковских приемов проникнуть в содержательный план текстов писателя, ибо "вне формы искусство не имеет бытия и, следовательно, смысла...С анализа формы должно начинаться всякое суждение об авторе".13 Концепция Ходасевича оказалась важным звеном, соединившим эмигрантскую критику 1920-х годов с более поздними европейскими исследованиями. Мысль о том, что искусство Набокова метафизично, наиболее отчетливо выражает В. Варшавский в книге "Незамеченного поколение": "Временами жалеешь, что Набоков занимается литературой, а не метафизикой".14 Однако вслед за первой эмигрантской критикой набоковедение последующих лет (включая 1940-1960 гг.) пристально всматривается лишь в формо- строительные интенции писателя, практически не затрагивая вопрос об их концептуальной наполненности. Так, например, Эндрю Филд 15 продолжает спор русской эмиграции о классичности и неклассичности прозы Сирина, выделяя свойственные писателю две манеры повествования - традиционную, условно-реалистическую ("Машенька", "Подвиг") и нетрадиционную, новаторскую ("Король, дама, валет", "Камера обскура", "Соглядатай" , "Отчаяние"). Отметим, что критик не разъясняет, в чем состоит новаторство "второй манеры" писателя и почему ее можно считать главным принципом , определяющим специфику творчества Набокова. Роман "Приглашение на казнь" остается отчасти в стороне, исследователь обходит вопрос об определении специфичной манеры для этого романа. 12 Ходасевич В. О Сирине // Набоков: Pro et contra. Указ. изд. С.244-251. 13 Ходасевич В. Собр соч.: В 4-х т. М., 1996. Т.2. С.391. 14 Варшавский В. Незамеченное поколение. Нью-Йорк, 1956. С. 214. 15 Field A. The life and art of Vladimir Nabokov . London. 1987. В 1970-е гг. появляются монографии таких исследователей, как Ю.Бадер16, Дж. Грейсон,17 Джеси Томас Локранц18, Дж. Мойнаган,19 Карл Проффер20, которые продолжают изучать формальную сторону набоковского письма, стилистические приемы и их функции в произведении, проводят параллели с Джойсом, Беккетом, Роб-Грийе. Метафизическая линия в работах этих исследователей остается в стороне. В 1980-1990-е гг. работы Мориса Кутюрье, Пекки Тамми, а затем современные работы А.Люксембурга, В. Полищук, С. Сендерович, Е.Шварц продолжают обозначенную исследовательскую линию. Так, А. Люксембург в статьях "Лабиринт как категория набоковской игровой поэтики" и "Амбивалентность как свойство набоковской игровой поэтики" пишет об общей установке повествования на неоднозначность восприятия текста. Как мы можем видеть, исследователь отчасти выходит на проблему соотношения «подлинного» и «фиктивного». Амбивалентность, считает автор статьи, предполагает альтернативные версии, множественность и многовариантность прочтения, каждое из которых стремится стать единственно возможным, опровергая предыдущее как неподлинное - и так далее по кругу. Между представлением о «реальном» и «иллюзорном», как мы можем понять из статьи, нет проти- вопоставления. Такая категория как лабиринт - постоянное блуждание в потемках текста (родственная нашей категории мнимости, иллюзорности, камуфляжности), по мнению A.M. Люксембурга, остается замкнутой, не предполагающей выхода. Для раскрытия нашей проблемы значимой оказалась и статья Б. Аверина "Пародия ли он?" (о соотношении автора и героя). Б. Аверин решает вопрос о "взаимодействии" автора и героя: воспринимается ли персонаж как пародийный двойник автора или же происходит полное отождествление автора со своими 16 A book of Thing about Nabokov. Ardis. 1974. 17 Grayson J. Nabokov translated: a comparison of nabokov's russian and English prose. Oxford. 1997. 1!i A book of Thing about Nabokov. Ardis. 1974. 19 Там же. 20 Там же. 2^ Там же. " Tammi P. Problems of Nabokov's poetics. A narratological analysis. Helsinki. 1985. героями. Б. Аверин приходит к выводу, что неистинное всегда раскрывается и уступает место настоящему: всякое отождествление тут же разоблачает -ся. Для нашей работы опорным стало положение о структурной организации набоковских текстов как скрытом обмане и его обязательном разобла- чении. В. Полищук в статье "Жизнь приема у Набокова", анализируя типы и функции приемов в поэтике романов Набокова, пишет об их двойственной природе - они могут быть явными, демонстративными и скрытыми, развивая тему «мнимого - антимнимого» в поэтике текстов Набокова. На становление нашей концепции повлияли и работы С. Сендерович и Е. Шварц - "Поэтика и этология В. Набокова", "Тропинка подвига", "Приглашение на казнь. Комментарий к мотиву". Авторы статей указывают на скрытый (что близко нашему представлению о неявном, запрятанном, закамуфлированном, но становящимся подлинным) аллюзивный план23. Однин из крупнейших современных исследователей, соединивший в своих работах традиции формального направления с философским толкованием текстоп - Д. Бартон Джонсон2 . Его книга "Бесконечно убывающие миры"25- это попытка восстановить связь между "приемом" и мировоззрением художника, которое этот прием породило. Автор работы также подходит к принципиальной для набоковской поэтики идее приближения к подлинному, обнаружению "более реального". По мнению автора работы, главное в прозе Набокова то, что вымышленный мир внутри автора-персоны стремится к миру автора (реальному), стоящему в таком же соотношении со своим автором ad finum: миры в бесконечном убывании. Мир творчества, считает Д. Бартон Джонсон, состоит из двух или более миров, каждый из которых включает в себя предыдущий и обусловлен высшим, более реальным, миром. Первый мир - низший - это мир повествования, мир героя. Происходящее здесь - только отражение высшего, более "реального" мира автора-повество- вателя, который в свою очередь :з Примеч. Изучение аллюзивного плана и интертекстуальности в произведениях Набокова продолжили такие исследователи, как С. Польская, Н. Телетова, Ч. Николь, В. Старк, А. Мулярчик, О. Сконечная, Б. Аверин, М. Черняк и др. 24 Johnson D. В. Words in regression: some novels of Vladimir Nabokov. Ardis. 1985. 25 Примеч. С концепцией Д. Бартона Джонсона перекликается и теория "текстов-матрешек" Сергея Давыдова. обусловлен высшим, подлинным миром самого Набокова. Под термином мир исследователь понимает повествовательный голос, план выражения. С идеей Д. Бартона Джонсона перекликается и книга Джонатана Бордена Сиссона "Космическая синхронизация и миры иные в произведениях В. Набокова"2 (1979), в которой в рамках метафизического направления автор показывает, как с помощью художественных приемов Набоков делится с читателем трансрациональным знанием об иных мирах, существующих по ту сторону обыденной реальности. Автор работы приближается к представ- лению о неистинности существующей, изображенной в набоковских романах действительности. Похожую идею высказала и Элен Пайфер27, утверждая, что путь в иные миры, приближение к подлинному, потустороннему открыты в мире Набокова избранным персонажам, одаренным способностью любить. По мнению исследовательницы, писатель дарит избранным героям способность видеть подлинную потустороннюю красоту и любовь вопреки мнимости обыденного существования. Продолжая исследование метафизических аспектов, Г. Барабтарло в статье "Бирюк в чепце" обнаруживает второй план ("потустороннее вмешательство"), который постоянно проникает в реальный мир в набоковских текстах. При этом автор статьи также считает важным то, что реальный мир оборачивается фиктивным, а "второй план произведения, тонко, едва ли не эфемерно вплетенный в текст" - более истинным. В статье "Владимир Набоков и роман XX столетия" (1990) Магдалена Медарич в рамках структуралистской терминологии выявляет характерные особенности писательской манеры Набокова, связанные с двумя главными литературно-эстетическими течениями, модернизмом и авангардом. В отличие от "глобальной интерпретации" (представления о том, что все приемы, используемые в тексте, составляют единый, общий организаци- онный принцип 26 Sisson J. В. Cosmic Synchronization and Other Words in Works of Vladimir Nabokov. Pli dissertation University of Minnesota, 1979. 21 PiferE. Shades of love: Nabokov's Intimatios of immortality //Kenyon Review. Vol 11. №2. 1989. :* Барабтарло Г. Бирюк в чепце // Звезда. 1996. №11. С. 197. онтологического характера) автор статьи предлагает "синтетический анализ". Исследовательница отмечает, что в прозе Набокова мирно сосуществуют несовместимые, казалось бы, стилистические особенности, которые и делают Набокова одновременно писателем - символистом и писателем-авангардистом. К авангарду, по ее мнению, следует отнести игровой аспект текста, интертекстуальность и автометатематизирование. От символизма унаследованы орнаментальность (в духе Белого и Шкловского) как организационный принцип поэтического текста и дуалистическое понимание действительности. Определяя место Набокова в истории русской литературы, Медарич относит его к "синтетическому этапу русского авангарда". М. Липовецкий в книге "Русский постмодернизм" и в статье "Беззвучный взрыв любви" также объединил рассмотрение стиля писателя, его поэтики с основами мировоззрения Набокова. Особое внимание М. Липовецкий обращает на стилевую манеру, игру с языком и бытийную проблематику романов, которая отражает новый тип художественного сознания, разрушающего границу между жизнью и литературой, признающего "эстетические законы абсолютными ценностями человеческого бытия". Набоков, по мнению Липовецкого, художник, ориентированный на воспроизведение [аоса, бытия с расшатанными основами: "И для Мандельштама, и для Набокова XX век - это эпоха онтологического бедствия. За реальностью "века-волкодава" они прозревают наступление первичного Хаоса - только в Хаосе возможен распад эволюционного порядка, расшатывание устойчивых категорий бытия, появляется образ наступающего на человека Хаоса".29 Идея хаоса отчасти находит отражение в нашей категории мнимости. В своей книге "Русский постмодернизм" М. Липовецкий, анализируя произведения Набокова, подробно останавливаясь на романе "Лолита", показывает движение от модер- нистских тенденций к постмодернизму в творчестве писателя как нарастание Хаоса и попытки диалога с ним. Однако, на наш взгляд, авторский стиль, пересоздающий реальность побеждает несуразность, 29 Липовецкий М. Беззвучный взрыв любви // Урал. 1992. №4.С. 155. алогичность и пошлость жизни, описываемую героем-повествователем, в которую он погружен. Авторский гармонизирующий уровень поглощает «хаотичность» существования героя в "Лолите" (то же можно сказать и о романе "Приглашение на казнь"). Победа авторского стиля поднимается над творческим поражением героя "Лолиты", который попытался воплотить эстетические, художественные принципы в жизни. Происходит эстети- ческое, стилевое (своего рода катарсис) пересоздание и преодоление хаоса, "грубого и отталкивающего". Изображение [аоса, как считает В. Набоков, художественно "выверено и уравновешенно", а значит и уничтожено. Для Набокова - "это и есть стиль. Это и есть искусство. Только это в книгах и важно". Подобным образом, на наш взгляд, снимаются трагизм, мнимость и дисгармоничность изображенной в набоковских романах жизни. К значимости для набоковской поэтики соотношения истинного и неистинного обращается и М. Гришакова в статье "Визуальная поэтика В. Набокова". Благодаря игровым взаимопроникновениям текстового пространства и изображаемого мира, пересечению точек зрения героя и повествователя, в тексте нарушается привычный тип достоверного повествования, в основе которого лежит их разделенность. Исследовательница выделяет особый принцип чтения как результат эксцентричной поэтики писателя - "принцип напряженного зрения" (внимательно всматриваться в мелочи текста - смыслообразующее начало повествования). Это, по нашему мнению, и есть один из способов обхождения уловок в поэтике. Э. Найман в статье "Литландия: аллегорическая поэтика "Защиты Лужина" рассматривает структурную организацию романа "Защита Лужина" как своего рода аллегорию, которая требует переворачиваний (в результате неистинного, ложного изображения вещей) как лексических значений, идиом, подтекста у слов, отступлений и дополнений, так и искажений сюжетной организации. Над аллегорическим (в нашем понимании - условным, неистинным) сюжетным уровнем, по мнению автора статьи, поднимается более истинный, "авторский смысловой уровень текста". Авторская позиция и читательская в результате чтения должны соединиться и подняться над поверхностным и неадекватным способом прочтения. К проблеме соотношения «реального-нереального» обращается и Ю. Левин в своей работе "Избранные труды. Поэтика. Семиотика", определяя сущность художественного мира Набокова как биспациальность (соотношение между миром реальным и миром воображения как их взаимопроникновение и отталкивание), а основу прозаической организации - как поэтику "просачиваний и смешений" (наложение или смешение различных планов произведения), соотношение рамки повествования (искусственного, т.е. псевдомира) и реального мира. Работа Ю. Левина под- талкивает к более подробному изучению совмещения «подлинного» и «фантомного» в набоковских текстах и постановке проблемы их пересечений, замещений. Соотношение между «реальным» и «иллюзорным», «воображаемым» становится особо актуальным при новейших рассмотрениях поэтики писателя. Центральным произведением в рамках этого направления по праву может стать роман "Приглашение на казнь". Первое прочтение романа "Приглашение на казнь" в эмигрантской критике было "социальным". Так, В. Варшавский в статье "О прозе "младших" эмигрантских писателей" и позднее в книге "Незамеченное поколение" о романе "Приглашение на казнь" пишет, что фантастический мир, окружающий Цинцинната не плод воображения героя, а бред, существующий вполне объективно. По мнению В. Варшавского, реальным всем представляется этот мир социального давления. Цинциннат ("внутренний эмигрант") единственный, кто не признает общий мир в качестве единственной реальности. В. Варшавский вписывает роман "Приглашение на казнь" в парадигму советских "реалистических" романов той поры, в которых создается фиктивный мир, лишенный и внутренней свободы, и реальности. Приглашение на казнь всего Примеч. Это возможно, поскольку, по мнению автора статьи, текст комментирует свои собственные герменевтические установки. Э. Найман при анализе текста опирается на методологию психоаналитиков и деконструктивистов - "чтения против шерсти", т.е. обнаружение мест, где употреб- ление в тексте слова неадекватно его задаче (случаи их недостаточности и избыточности). В результате обнаружения подобной неадекватности и возникает первоначальное представление о тексте как об аллегории, требующей переворачивания и нахождения истинного. 11 свободного и творческого, как считает В. Варшавский, - это победа любой формы тоталитаризма. По мнению В. Варшавского, Набоков, в отличие от писателей Монпарнаса, внес в молодую эмигрантскую литературу, далекую от политики, сосредоточенную на внутренней жизни, тему защиты лич- ности против тоталитаризма, любой формы угнетения свободы личности. На наш взгляд, фиктивность мира обусловлена не только сложившейся ис- торической ситуацией, но и миропонимаением Набокова. П. Бицилли в статье "Сирин. "Приглашение на казнь" относил роман к аллегорическому жанру и интерпретировал его персонажей как вариацию цен- трального образа средневековых английских мистерий. Бицилли обозначил и важную для нас особенность романа - принцип перевернутого мира, не- реальности: "Но если прочесть любую вещь Сирина, - в особенности "Приглашение на казнь", - до конца, все сразу выворачивается наизнанку. "Реаль- ность" начинает восприниматься как бред, а бред как действительность. Прием "каламбура" выполняет, таким образом, функцию восстановления какой-то действительности, прикрываемой привычной "реальностью".31 Ходасевич также отметил, что "Приглашение на казнь" есть не что иное, как цепь арабесок, узоров, образов, подчиненных не идейному, а лишь стилистическому единству. Все прочее - только игра декораторов-эльфов, игра приемов и образов, заполняющих творческое сознание или, лучше сказать, творческий бред Цинцинната. Бицилли и Ходасевич увидели, что "бред" вместе с приемами словесного выражения, становится действительностью, что подводит нас к рассмотрению соотношения «реального» и «абсурд- ного» в романе, связанного с идеей мнимости и ее преодоления. Роман "Приглашение на казнь" привлекает внимание и зарубежных исследователей набоковского творчества, таких, как А. Аппель, Д.Б. Джонсон, Ж. Бейдер, Э. Пайфер и др. А. Аппель пишет, что в этом произведении Набоков нелепую логику полицейского государства развивает до "прекрас- ной окончательной метафоры относительно отделившейся души и посредством этого 31 Набоков В.: Pro et contra. Указ. изд. С. 253. 32 Там же. С. 245. 12 делает главной темой произведения не политику, а человеческое сознание"33. Джонсон считает, что "Приглашение на казнь" - роман, описывающий "художественный язык и литературу".34 Пайфер отмечает, что с помощью умелых уловок, делая "реальность тюрьмы недостоверной, Набоков добил- ся успеха, погрузил внутренний конфликт главного героя Цинцинната не в социальную реальность, а в духовные рамки".35 По мнению критиков, "Приглашение на казнь" - это роман, описывающий сознание творческой личности, или же роман, сделавший главной темой литературу и язык. Они рассматривают тюрьму и заключенного как метафору или как своеобразные механизмы, поддерживающие эти темы произведения. Статья Дж. В. Конноли "Terra incognita" и "Приглашение на казнь" построена по принципу генетического сопоставления двух произведений Набокова: рассказ исследователь считает наброском будущего романа. Автор статьи обращает внимание на тематические, ситуационные параллели двух про- изведений. Как справедливо отмечает Дж. В. Конноли, Набоков в указанном рассказе стирает границы между иллюзией и реальностью, в результа- те чего у героя и читателя возникает ощущение запутанности, а в тексте формируется неоднозначность. Герой-рассказчик стремится сделать выбор между иллюзией и реальностью. Рассказчик запутывается в двух реальностях. Подобная возможность двоякого толкования произведения становит- ся характерной чертой поэтики произведений раннего периода. В "Приглашении на казнь", по мнению автора статьи, герой также вынужден выбирать между реальностями. С. Давыдов в статье "Гносеологическая гнусность В. Набокова", анализируя скрытый диалог между Цинциннатом, автором "гностической исповеди", прослеживает развитие темы познания истинного "я" и предлагает новую интерпретацию, указывая на философские источники произведения. Результаты исследования вскрывают онтологическую основу поэтики Набокова и позволяют обнаружить ее глубокую связь с русской символистс- кой культурой начала века. С 33 Nabokov V. Strong Opinions. Ann Arbor, 1973. P.66. 34 Russian Literature, 1978. Vol.6. P.362. 35 Pifer E. Nabokov and the Novel. London, 1980. P. 54. 13 этой точки зрения в анализе романа "Приглашение на казнь" особенно существенными оказываются три момента: указание на аллегорический характер книги, на мистическую ее суть и на текст романа как поэтическое воплощение онтологического мифа. Нам чрезвычайно близка идея Г. Барабтарло, изложенная в статье "Очерк особенностей устройства двигателя в "Приглашении на казнь", что "сюжет приводится в движение приливным действием повторяющихся сигнальных положений...каждое последующее звено отсылает к предыдущему, что важно не только для верного понимания всей сложности композиции романа и его внутреннего устройства, но и для понимания его существен- ного основания и теологии".36 Оперирование повторяющимися опорными словами и образами, действительно, становится основой набоковской по- этики. Е. Лебедева в статье "Смерть Цинцинната Ц.", предлагая мифологическую интерпретацию романа "Приглашение на казнь," считает, что в произве- дении смерть выступает как текст, проявляясь на различных уровнях, что и составляет сюжет всего романа. Нам же представляется, что подобную сюжетную линию необходимо дополнить. В основе сюжета не только борьба Цинцинната со своей смертью, но и с ложным миром, отстаивание собст- венной уникальности, своего "Я", это и роман о победе творчества над пошлостью, о стойкости человеческого духа, о внутреннем человеческом долге и экзистенциальном пути - тема, требующая самостоятельного раскрытия и детального изучения. В. Ерофеев в статье "В поисках утраченного рая" подчеркивает, что "концепция индивидуализма замечательно работает лишь в драматических условиях и не переживает своей победы. Иными словами, обретение рая в метаромане Набокова - лишь иллюзия, на самом же деле окончательная его утрата, но в бесплатных поисках потерянного рая страждущая душа обретает достоинство".37 В романе, действительно, видим победу челове- ческого духа, благодаря его постепенному "выговариванию", обретению себя в творчестве, что 36 В. Набоков.: Pro et contra. Указ.год. С.439. 37Ерофеев В. В поисках утраченного рая // Набоков В. Король, дама, валет: Романы, рассказы. М., 1997. С. 34. 14 и становится "раем для героя, альтернативой его существованию в мире неистинного. В. Ерофеев приходит к пессимистичному финалу метаромана - "вместо томления духа и поисков "сладкого" рая в "Приглашении на казнь" проступает подлинное, не обузданное стилем страдание, настоящая боль". Комментируя роман "Приглашение на казнь", Э. Филд39 отказывается от идеологически направленной интерпретации, которая ставит произведение Набокова в один ряд с романами Хаксли и Оруэлла. Главной темой "Приглашения на казнь" он считает тему "авторского самосознания" и на этом основании относит роман Набокова к "гоголевской традиции", - одному из двух главных направлений русской литературы, к которому принадлежат Достоевский, Салтыков-Щедрин, Сологуб и Белый и др. К "гоголевской линии", уточняет Филд, относятся те писатели, которые создали новые, оригинал- ьные варианты гоголевской манеры повествования. По его мнению, главная гоголевская черта у Набокова - способность "превращать тени в субстанцию", отчасти унаследованная писателем благодаря и влиянию символистов, в частности А. Белого. Э. Филд анализирует сходство писателей уже более широко: на уровне стиля и принципа повествования, на основе некоего единого с Гоголем художественного взгляда на мир, - то сентиментал- ьного (пародийно-сентиментального), то гротескного, меняющего местами людей и вещи. Ю. Левин в книге "Избранное. Поэтика. Семиотика", обобщив распространенные прочтения романа, выделил три основные возможные интерпретации: 1) все описанное в романе - сон, в конце произведения -пробуждение героя. Это объясняет и сбои речи в романе, раздваивающихся персонажей. 2) В центре романа гротескное описание "реального мира" по типу жанра утопии. 3) Третий вариант - интерпретация, вышедшая из версии прочтения Ходасевича: в романе описан мир художника в состоянии творчества, или творимый художником мир. Множественность прочтений возникает, по м Ерофеев В. В поисках утраченного рая // Набоков В. Король, дама, валет. Романы, рассказы. Указ. изд. С.37. 39 Field A. Nabokov: His Life in Art. Boston, 1967. 15